О`Санчес - Зиэль
В лодке было предусмотрено всего лишь одно весло, но мне и его хватило, чтобы запросто управляться с этим суденышком, слепленным – не сказать иначе – из прочных и тонких кусков коры. Знаю местности, жители которых также пользуются корою, для строительства пловучих средств, только не склеивают, а сшивают их плотно шнурочками, свитыми из тонких жил, но способ, употребляемый в деревне Краюшке мне нравится больше: клей очень надежен, вода в таким способом построенную лодку вовсе не проникает и рыбаки, уходя на берег, нарочно заливают в нее из озера ковшей с десяток, ибо иначе легчайшая лодочка просто потеряет остойчивость, перевернется от любого ветерка, стоит лишь ему дунуть в корму чуть посильнее обычного. Всю воду я вычерпал, а остатки тряпкою подобрал (каюсь, «нашел» ее в кармане и вынул), а потом, не выжимая, за борт выкинул – уже какие-то мелкие хищные дряни требушат ее под водой… Нет, ошибся, все же-таки это не океан, а мирное озеро: глупые мальки беззубыми носиками в тряпку тычутся, за съедобную тину принимают.
И вот стою на одном колене, выставив перед собой другое, макаю весло поочередно вправо и влево, мчится моя лодочка бесшумно и беспечно, словно бы радуясь вместе со мною мягкому серому дню, неярким просторам вокруг, Безголовой, которая тысячи и тысячи лет смотрит в свое озерное отражение и не может налюбоваться.
Мне, что ли, зеркало себе тоже завести? Сугубо для созерцания… но не для простого, а… как бы это поточнее сказать… самопознавательного…
Плыл я к одному островку – его я еще с берега наметил, но вдруг все перерешил и причалил совсем к другому, которого несколько мгновений назад и на свете-то не было… Вот, и еще один терновый шип мне в задницу: зачем я его создавал, ежели сплошь и рядом всех уверяю, что я простой человек? А затем… Озеро – это озеро, простое и понятное, часть природы. А островок, на котором я сейчас стою – это… Это кусочек особого мира, которого нигде нет, который я только что создал, чтобы в нем уединиться… вернее, отстраниться от всего сущего в мире и остаться один на один с той, с которой мне вздумалось побыть бок о бок некоторое время. Я всегда представляю ее женщиной, хотя это вряд ли имеет хоть малейшее отношение к действительности… Если бы я ее… его мужчиной обозвал – сие было бы точно такой же равновесной чушью.
Островок крохотный, почти правильно округлый, едва ли пяток полных шагов в поперечнике, но этого пространства более чем достаточно, чтобы разместить на нем что-то вроде избушки из серого камня, без окон и дверей… Явись, дверь. Откройся, дверь. Никаких неожиданностей и чудес: явилось, открылось. За мной закрылось.
Я вошел, не осматриваясь, и сел, не глядя куда сажусь. Судя по ощущениям седалища – обычная деревянная скамья. Дверной проем исчез и я оказался в замкнутом пространстве, мною же для меня созданном. Никому не дано вторгнуться в это пространство без прямого позволения моего – ни зверю, ни человеку, ни демону, ни богу. Нечто, которое сидит напротив меня, спиною к противоположной стене, отнюдь не является ни одним из перечисленных мною существ, но и ему без приглашения сюда не проникнуть. В то же время даже и этой «странности» не дано отказаться от МОЕГО приглашения. Сидим, молчим. Я бы затруднился объяснить словами – светло в этом помещении, сумерки ли, полный ли мрак? Точно так же трудно обозначить кусочек созданного мною пространства словом помещение… комната… пещера… У этого пространства как бы присутствуют и стены, и потолок, и пол, но спросите меня – из какого материала сотворены они? Снаружи, как я уже говорил – это серый камень, а вот изнутри? Я затруднюсь с ответом, хотя и сам творил. Из пространства же и сделаны, только это, «ограничивающее» отличается от того, которое находится внутри его границ. Скамья – деревянная, это точно, я даже знаю, не глядя, что сделана она из кипариса и служит мне сидением всегда, когда я этого нарочно пожелаю – если, конечно, обстановка позволяет, а «местные» сидения не подходят мне по каким-либо причинам. Я всматриваюсь в ту, которая сидит напротив, и приказываю скамье, что под ней, превратиться в пышный трон с балдахином, и скамья превращается в трон, точь-в-точь такой же, что я видел у правителей княжества Бо Ин. Существо продолжает сидеть, как ни в чем ни бывало, даже не шелохнется, тварь! Только и смотрит на меня из под капюшона… И молчит.
– Ну-ка, сними капюшон!
Сняла, ничего такого любопытного, чего бы я не знал ранее, от чего бы сердце мое быстрее погнало кровь по жилам.
– Надень.
И опять капюшон на ней, и все это в полном безмолвии с ее стороны.
Что ж, я считаю – неплохо, пора начинать созерцание.
Пространственные оковы созданного мною помещения исчезли, и я ощутил себя парящим высоко над безбрежными водами океана. Между звездами и мною только черный воздух, между мною и невидимым океаном – реденькие блеклые облака. Ночь, полночь. В моей воле помчаться на восток, чтобы ускорить наступление утренней зари, или напротив: устремиться на запад и догнать ушедшую за окоем зарю вечернюю, догнать и превратить ее в рассвет, так, чтобы багровое светило нехотя, с натугой, но восстало над этим миром с запада… так мне нравится больше, ибо это единственный для меня способ подчинить своей воле это невероятный сгусток безжалостного огня и равнодушной мощи… Я хотел бы стать таким… О, нет! Нет. Я оговорился: мне нравится эта мощь, но я не собираюсь с нею сливаться в единое целое. Можно не догонять окоем, не превращать закат в рассвет, а просто смещаться туда, на запад, так чтобы меня окружала вечная ночь, а невидимые воды океана подо мною сменялись невидимыми горами, пустынями, лесами… и опять водами… Недели, годы, тысячелетия… И какая мне будет разница – что там происходит глубоко внизу? Букашки расплодились, букашки разбежались… Ураган. Шаловливая богиня Орига так хитро устроила свое бытие, что при любом моем выборе направления, ветры, посланцы ее, всегда будут реветь мне навстречу… разумеется – приветствовать, иное слышать я просто не пожелаю.
Луны нет, она по ту сторону заполненного материей пространства, но ледяное нечто подле меня – вот оно, я его ощущаю. Хлад от него… вернее, от нее исходит такой, что сама пустота будет в ее присутствии трястись и лязгать несуществующими зубами, впрочем и этому существу рядом со мной ничуть не теплее. Она молчит и не перечит, не мешает мне, ибо не смеет этого делать…
– Да будет день: прибавим скорость!
И стал день, яркий, глубокий, ледяной, не омрачаемый ничем, кроме зыбкого серого пятна по левую руку от меня. И пусть оно будет зыбким и блеклым, ибо я созерцаю мир, а не это… не эту… Любопытно было бы знать – каким она меня видит? Или я в сей миг даже для нее невидим, как и для всего окружающего?
